достаточность недостаточного
Dec. 11th, 2012 04:27 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
masterwindЧитал когда-то книжку:
Жилда был на свете в стародавние, но уже христианского летоисчисления времена, некий человек. И был он великим (по меркам тех мест и времени) воином — ни одного сражения большого или малого не проиграл, с каким бы количеством ни дрался. Был силен, талантлив в искустве войны и бесстрашен.
И вот, случилась как-то невиданная доселе битва. Уж не помню, кто что не поделил или еше по какой причине, но народу дралось немеряно. Бились с рассвета и до...
До того момента, когда встретившись наконец в схватке с главой врагов в центре битвы, оставляя за собой груды изрубаных и исколотых тел на пути навстречу, бились они, бились, пока не поверг наш герой противника. А обернувшись, чтобы биться дальше, увидел вокруг мертвое поле, заваленное искромсанными человеческими телами, и ни одной живой души — только птицы уже слетались и звери приступили к своему пиру. Ни стона, ни движения...
Спустился человек к реке, омыть раны и смыть с себя чужую кровь, и увидел, что и оека красная от крови. Поднялся он выше по течению, умылся, сел на камень у воды, глядя в воду, и понял как он устал... нет, не просто устал за время битвы, а Устал. Хотя был в самом расвете сил и здоровья. Уж не знаю, что показала ему река, что он увидел в воде, а может еще как, но что-то в нем изменилось. Нет, не надломилось, но изменилось.
Несколько дней, а может и недель — кто считал? он рыл могилу и строил корабль для мертвых, отгоняя зверей, которые обнаглели от обилия крови и мяса, в которых сжег и похоронил всех — и тех кто был когда-то своим, и тех кто был когда-то чужим. Помочь было некому — где-то остались женщины и дети, а все мужчины лежали здесь. Говорят — несколько веков понадобилось ветру, чтобы сравнять тот курган с лугом.
А после этого пошел в лес, не зайдя в свое поселение, не показавшись сестрам и матери, невесте. Пошел в то место, где жили пришлые, кого не убили или не продали в рабство, принесшие рассказы о каком-то Спасителе, который был распят и воскрес на третий день. И они хотели, чтобы он и его род променял веру отцов на эти рассказы, чтобы воин перестал быть воином, а стал девкой. Хотя, когда погибали мужчины, женщины того народа брали оружие и бились до конца, не уступая в отваге своим мужчинам.
Как он пришел, как его приняли, что он там делал и сколько прошло лет — того история не сохранила. Но долго еще никто не решался переступить границу земель того народа, с оружием. Успели вырасти дети и умереть старики. И невеста его вышла замуж и родила детей, которые выросли. Слух о том, что он выжил и ушел в хоф к пришлым, дошел до родни, но наверняка никто не знал — кто верил, кто нет, кто считал это рождением легенды. То место в лесу обходили стороной, как прокаженное, позволяя иноземцам со своей верой жить, лишь бы не надоедали со своими рассказами. Те построили простой дом, как барак, и жили, возделывая небольшой клочек земли, который освободили от деревьев, и ловя рыбу в озерах, которые были здесь на каждом шагу. Иногда к ним приходил кто-то из местных и оставался. Но было это редко, потому поселок не рос, оставаясь в своих пределах, никому не досаждая, и жили там только мужчины. Культа их толком не знали никто, ибо все проходило за закрытыми дверями. Поговаривали разное, но точно не знал никто.
И вот, настал день, когда в двери дома в лесу настойчиво постучали.
Точнее, было раннее утро, и туман с болот и озер, еще стелился меж деревьев и на поляне.
Ему открыли. Незнакомец — молодой, крепкий мужчина, назвал себя и имя того, кого ищет.
— Здравствуй, мой брат, — ответил ему мужчина, открывший дверь.
Пришедший рассказывал нашему герою, а это был он, что на их земли напали, что сила идет большая, но нет никого, способного остановить — гибнут мужчины и женщины с детьми, их уводят в рабство, но остановить лавину врага никто не может. Брат молча слушал.
— Возьми свой меч и вернись — одного имени твоего будет достаточно, чтобы враг остановился, а силы наших умножились и дух окреп. Иначе все погибнут, и наше станет чужим. Там твои сестры и братья, наша старая мать.
— Нет, — тихим но твердым был ответ.
По всякому убеждал и просил пришелец, и всякий раз в ответ было все то же «нет».
— Тот, кого ты ищешь, уже умер... в нем родился другой. И он говорит тебе — нет, но не отвергает тебя. Ты — мой брат по крови, и сердце мое скорбит о тебе и близких.
В бессильном гневе ударил брат брата по лицу и вышел прочь. Нет брата, он умер, на его месте другой, и он не воин.
Через несколько дней дым пожарищ доносился и до лесного дома. А спустя еще несколько дней, в дверь вновь постучали. Открыв дверь, мужчина увидел несколько женщин и девушек с детьми. Они вошли внутрь.
Еще через несколько дней в дом вошли, выбив ногой дверь, мужчины в военных доспехах с запахом пота, гари и крови.
В пустом помещении, не разделенном на комнаты, где были только стены и окна, у восточной стены, лицом на восток же, стоял мужчина, глядя на нарисованный углем крест, и что-то еле слышно говорил, беседуя с кем-то невидимым или прося о чем-то — разобрать было сложно.
Старший из вошедших обвел взгядом помещение, не спеша подошел к молящемуся, отвел руку для удара мечем под ребра, но потом передумал и, улыбнувшись своей мысли, направился к выходу.
Они закрыли за собой дверь, и судя по звуку, подперли ее снаружи. Снаружи доносились бодрые крики и смех, слышно было, как какие-то люди что-то сносили к стенам постройки, особенно под окна, а чуть позже потянуло дымом, послышался треск, и через щели и окна, облизывая дом изнутри, начали пробиваться языки пламени.
Никто не прыгал из оконных проемов и не стучал в дверь... пламя быстро забралось на крышу, ворвалось внутрь, и скоро жар огромного костра стал слишком горяч, а ожидание бессмысленным — старший гортанно крикнул, садясь в седло, и весь отряд, следом за ним, скрылся в лесу.
Говорят, еще трижды (а сколько до...) приходил этот человек на землю — то нищей бродяжкой с младенцем на руках, умерев на лавке от побоев, то дочерью благочестивого семейства, которую накануне помолвки, дождливой осенней ночью забрали из родительского дома люди в черном, в шляпах и капюшонах, закрывавших по пол лица, и увезли куда-то на такой же черной карете, запряженной вороными, в тьму ночи... родители умоляли оствить дитя, но перечить не могли, ибо... ибо этим людям никто не перечил. Говорили, что якобы, девицу видели в публичном доме в столице. И будто бы, всё, что говорили ей не совсем трезвые клиенты, становилось достоянием тех, кто ее увез и стал ее хозяевами, во всяком случае, ее тела. Она ни с кем не разговаривала, и двери ее комнатушки всегда были закрыты, когда не надо было «работать». Что происходило внутри — не знает никто. Иногда, не чаще раза в неделю, к дому подъезжала черная карета, запряженная парой гнедых, возницей, завернутым в плащ с капюшоном так, что лица не разглядеть, из нее выходил такой же неизвестный, поднимался на второй этаж, где ему открывалась одна и та же дверь на условный стук, а перед рассветом уезжал. А спустя несколько лет, она была выезена куда-то. А через короткое время, ее избитую и с ножевым ранением, привезли в больницу для бедных, где она к утру и умерла на лаввке, не получив никакой помощи. И, поговаривают, это сделал сын того, что когда-то забрал девицу из родительского дома, а потом навещал на новом месте.
К чему вспомнил? Да Бог его знает...
Вообще, последнее время мысль возвращается к недостаточности. Постоянной недостаточности, даже когда всё, казалось бы, свершилось и поставлена точка.
Жил
И вот, случилась как-то невиданная доселе битва. Уж не помню, кто что не поделил или еше по какой причине, но народу дралось немеряно. Бились с рассвета и до...
До того момента, когда встретившись наконец в схватке с главой врагов в центре битвы, оставляя за собой груды изрубаных и исколотых тел на пути навстречу, бились они, бились, пока не поверг наш герой противника. А обернувшись, чтобы биться дальше, увидел вокруг мертвое поле, заваленное искромсанными человеческими телами, и ни одной живой души — только птицы уже слетались и звери приступили к своему пиру. Ни стона, ни движения...
Спустился человек к реке, омыть раны и смыть с себя чужую кровь, и увидел, что и оека красная от крови. Поднялся он выше по течению, умылся, сел на камень у воды, глядя в воду, и понял как он устал... нет, не просто устал за время битвы, а Устал. Хотя был в самом расвете сил и здоровья. Уж не знаю, что показала ему река, что он увидел в воде, а может еще как, но что-то в нем изменилось. Нет, не надломилось, но изменилось.
Несколько дней, а может и недель — кто считал? он рыл могилу и строил корабль для мертвых, отгоняя зверей, которые обнаглели от обилия крови и мяса, в которых сжег и похоронил всех — и тех кто был когда-то своим, и тех кто был когда-то чужим. Помочь было некому — где-то остались женщины и дети, а все мужчины лежали здесь. Говорят — несколько веков понадобилось ветру, чтобы сравнять тот курган с лугом.
А после этого пошел в лес, не зайдя в свое поселение, не показавшись сестрам и матери, невесте. Пошел в то место, где жили пришлые, кого не убили или не продали в рабство, принесшие рассказы о каком-то Спасителе, который был распят и воскрес на третий день. И они хотели, чтобы он и его род променял веру отцов на эти рассказы, чтобы воин перестал быть воином, а стал девкой. Хотя, когда погибали мужчины, женщины того народа брали оружие и бились до конца, не уступая в отваге своим мужчинам.
Как он пришел, как его приняли, что он там делал и сколько прошло лет — того история не сохранила. Но долго еще никто не решался переступить границу земель того народа, с оружием. Успели вырасти дети и умереть старики. И невеста его вышла замуж и родила детей, которые выросли. Слух о том, что он выжил и ушел в хоф к пришлым, дошел до родни, но наверняка никто не знал — кто верил, кто нет, кто считал это рождением легенды. То место в лесу обходили стороной, как прокаженное, позволяя иноземцам со своей верой жить, лишь бы не надоедали со своими рассказами. Те построили простой дом, как барак, и жили, возделывая небольшой клочек земли, который освободили от деревьев, и ловя рыбу в озерах, которые были здесь на каждом шагу. Иногда к ним приходил кто-то из местных и оставался. Но было это редко, потому поселок не рос, оставаясь в своих пределах, никому не досаждая, и жили там только мужчины. Культа их толком не знали никто, ибо все проходило за закрытыми дверями. Поговаривали разное, но точно не знал никто.
И вот, настал день, когда в двери дома в лесу настойчиво постучали.
Точнее, было раннее утро, и туман с болот и озер, еще стелился меж деревьев и на поляне.
Ему открыли. Незнакомец — молодой, крепкий мужчина, назвал себя и имя того, кого ищет.
— Здравствуй, мой брат, — ответил ему мужчина, открывший дверь.
Пришедший рассказывал нашему герою, а это был он, что на их земли напали, что сила идет большая, но нет никого, способного остановить — гибнут мужчины и женщины с детьми, их уводят в рабство, но остановить лавину врага никто не может. Брат молча слушал.
— Возьми свой меч и вернись — одного имени твоего будет достаточно, чтобы враг остановился, а силы наших умножились и дух окреп. Иначе все погибнут, и наше станет чужим. Там твои сестры и братья, наша старая мать.
— Нет, — тихим но твердым был ответ.
По всякому убеждал и просил пришелец, и всякий раз в ответ было все то же «нет».
— Тот, кого ты ищешь, уже умер... в нем родился другой. И он говорит тебе — нет, но не отвергает тебя. Ты — мой брат по крови, и сердце мое скорбит о тебе и близких.
В бессильном гневе ударил брат брата по лицу и вышел прочь. Нет брата, он умер, на его месте другой, и он не воин.
Через несколько дней дым пожарищ доносился и до лесного дома. А спустя еще несколько дней, в дверь вновь постучали. Открыв дверь, мужчина увидел несколько женщин и девушек с детьми. Они вошли внутрь.
Еще через несколько дней в дом вошли, выбив ногой дверь, мужчины в военных доспехах с запахом пота, гари и крови.
В пустом помещении, не разделенном на комнаты, где были только стены и окна, у восточной стены, лицом на восток же, стоял мужчина, глядя на нарисованный углем крест, и что-то еле слышно говорил, беседуя с кем-то невидимым или прося о чем-то — разобрать было сложно.
Старший из вошедших обвел взгядом помещение, не спеша подошел к молящемуся, отвел руку для удара мечем под ребра, но потом передумал и, улыбнувшись своей мысли, направился к выходу.
Они закрыли за собой дверь, и судя по звуку, подперли ее снаружи. Снаружи доносились бодрые крики и смех, слышно было, как какие-то люди что-то сносили к стенам постройки, особенно под окна, а чуть позже потянуло дымом, послышался треск, и через щели и окна, облизывая дом изнутри, начали пробиваться языки пламени.
Никто не прыгал из оконных проемов и не стучал в дверь... пламя быстро забралось на крышу, ворвалось внутрь, и скоро жар огромного костра стал слишком горяч, а ожидание бессмысленным — старший гортанно крикнул, садясь в седло, и весь отряд, следом за ним, скрылся в лесу.
Говорят, еще трижды (а сколько до...) приходил этот человек на землю — то нищей бродяжкой с младенцем на руках, умерев на лавке от побоев, то дочерью благочестивого семейства, которую накануне помолвки, дождливой осенней ночью забрали из родительского дома люди в черном, в шляпах и капюшонах, закрывавших по пол лица, и увезли куда-то на такой же черной карете, запряженной вороными, в тьму ночи... родители умоляли оствить дитя, но перечить не могли, ибо... ибо этим людям никто не перечил. Говорили, что якобы, девицу видели в публичном доме в столице. И будто бы, всё, что говорили ей не совсем трезвые клиенты, становилось достоянием тех, кто ее увез и стал ее хозяевами, во всяком случае, ее тела. Она ни с кем не разговаривала, и двери ее комнатушки всегда были закрыты, когда не надо было «работать». Что происходило внутри — не знает никто. Иногда, не чаще раза в неделю, к дому подъезжала черная карета, запряженная парой гнедых, возницей, завернутым в плащ с капюшоном так, что лица не разглядеть, из нее выходил такой же неизвестный, поднимался на второй этаж, где ему открывалась одна и та же дверь на условный стук, а перед рассветом уезжал. А спустя несколько лет, она была выезена куда-то. А через короткое время, ее избитую и с ножевым ранением, привезли в больницу для бедных, где она к утру и умерла на лаввке, не получив никакой помощи. И, поговаривают, это сделал сын того, что когда-то забрал девицу из родительского дома, а потом навещал на новом месте.
К чему вспомнил? Да Бог его знает...
Вообще, последнее время мысль возвращается к недостаточности. Постоянной недостаточности, даже когда всё, казалось бы, свершилось и поставлена точка.
Tags:
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2012-12-11 09:39 am (UTC)Просто когда он? — «никто не знает ни дня ни часа», всё конечное в бесконечном...
А человек — да, он никогда не может быть достаточным, его недостаточность восполняет Тот, у Кого всегда полнота.
Или не восполняет...
no subject
Date: 2012-12-11 09:41 am (UTC)